Ребят, у кого-нибудь было спонтанная самовозгорание смена дизайна? Я сегодня зайдя в дайр офигела - у меня стояла проста персиковая заливка... и другой соответственно дизайн. Вот теперь думаю, это дайр барахлит или меня ломанули (зачем взламывать дайрик, тем более мой, я даже пароль не помню х)

Я, пожалуй, очень закомплексованный человек, раз так часто стесняюсь своих мыслей, идей, предпочтений. Хотя нет, не так. Я хочу, чтобы этого не было, этих чувств, настроений, предпочтений... потому что я хочу выглядеть перед людьми определенным образом, хотя... тоже нет, не то, дело не в окружающих.Окружающие все равно этого не видят, в последнее время они видят разве что мои фиолетовые волосы ( хороший цвет получился), не в этом дело, дело внутри меня самой. Я сама для себя хочу, чтобы этого не было. Почему? Потому что сама я вижу себя строго определенным образом, если что-то во мне не соответствует этому задуманному облику, я старательно это самое подавляю, либо держу глубоко в себе, если мне неожиданное "это" нравится. Но не должно. Эта привычка пошла с детства, сама Лоэнгрин была придумана, как строгий образчик моей внутренней сути. Как я себя тогда называла... Волк одиночка... А волки не плачут и не показывают свою слабость. Я стальнокостная. Я это я, или все же искусственно выращенная личность? Что-то надуманное? Где рубеж между мной и Лоэнгрин. Он стирается все отчетливей. Образ был достигнут давно, но тогда он и определялся как часть, сейчас же этого ощущения нет. Почему-то Я - это истерики из-за ссор с матерью, это розовый блокнот, стеснительность и страх перед чем-то новым, это любовь к чертовому розовому цвету, это обилие разнообразных коробок и коробочек разных форм и размеров, это бардак на жилой территории, фанфики и клиническая генетика. Почему-то Я - это все то, что не подходит под желаемое, то, что следует искоренить. Это всегда я, это мои слабости, с которыми следует бороться. Потому что Я - это не то, что мне нужно? Не проявляй слабости, будь сильной, не плачь, стремись к невозмутимости и спокойному отношению к стрессовым ситуациям - это то, чем я хочу быть, но пока не могу стать. Когда и это будет достигнуто в полной мере, это буду Я или уже Она.
Да, рассуждения в стиле начинающегося раздвоения личности, но уж, учитывая внешнюю обстановку, не удивительно, не удивительно.
Знаете, я все легче плачу, но тогда и в той мере, сколько нужно для достижения полезного эффекта. Организм, к сожалению, этому всему способствует и с дыханием все никак ничего не наладится, но лучше. Лучше. А вот аллергия на неизвестно что по утрам просто убивает. А вообще, мне завтра вставать рано, и в институт идти, а мы так и не смешиваемся, это отчетливо видно, как куски разного пирога, каждый в своей компании, но прошло только 3 дня, переживать рано, да и вообще не стоит.
Пойду, придамся слабости, буду смотреть "Дискосвиньи", меня неистова умиляет, что главные герои зовут себя Свином и Свинкой. "Я люблю тебя, Свинка" - в этом что-то есть. Да, чем позже ляжешь, тем легче встанешь, испытанный студентами способ существования. Ну, а во всем этом, в заключении хочу пожаловаться на дурацкие названия фильмов, под которыми скрывается иногда очень хорошее, в моем понимании этого слова, кино. Ну, а раз в моем понимании, то оно уже хорошее, потому что там есть Киллиан Мерфи, а это уже залог успеха любого фильма, ну, почти, я все думаю пересмотреть "Красные огни", я их вообще не поняла, но наверное потому, что фильмы тяжело смотреть в кинотеатре, во всяком случае мне, ну. "Мстители", "Железные человеки" там не в счет, более сложное кино, хоть чуть боле сложное мне надо обдумать и рассмотреть с каждой стороны, так что просмотр обычно затягивается на 3-5 часов при 2х часовом режиме фильма. Да, он больше стоит на паузе, чем я смотрю. Потому что думаю, а обдумывание - это полезная мозговая деятельность, что очень хорошо, ну, конечно, когда она не сводится к обдумыванию, какой кое-кто лапочка, какая у него кожа белая и какая тушка привлекательная. Но это скорее потому, что тушки остальных моих любимх актеров весьма унылы. Что выводит на новый уровень сознания с мыслью о том, что я хочу голубоглазых детей (я? детей?), а это означает, что претендент должен быть повышено голубоглаз, а еще рыж, это было бы совсем замечательно, опять же очень рыж, чтобы перебить мой пигмент. Но не радует то, что я хочу сыновей, а это значит, что велика вероятность, что они будут похожи на меня - а это фиаско =/ При всем при этом, кроме внешних данных претендент должен обладать в принципе хорошей генетикой, колена хотя бы до 5, и быть достаточно умным и сообразительным. А это, как видно, из описания - нонсенс.
Это я к тому, что почему-то у окружающих сложилось мнение, что я феминистка и, скажем так, больше настроена по отношению к девушкам, но это не так. Я тоже хочу замуж и детей, мальчиков, рыжих и голубоглазых. Но претендентов нету вообще, даже природное обаяние оттачивать не на ком. Такими темпами сбудется мечта матушки - пошлет она меня на "Давай поженимся" (вот когда была высказана эта мысль, я воистину ахуела, потому что это уже вот совсем никак)
В общем, все плохо, пол первого ночи, я не сплю и не планирую, в партнерстве люди-идиоты и их всех надо по=хорошему то выгонять. А в субботу у меня 4 пары и ни одного по-настоящему привлекательного юноши в группе. Я в тоске и печали, словом. Хожу-брожу на свое волне с перепадами настроения и странными мыслями, думаю пойти ли на "Арию" и выехать ли на "Земфиру", но мн лень вслушваться, поэтому дышу под "Ночных снайперов". Гениально
И короче, не понятно, зачем и почему я расписалась, когда просто хотела сказать, что сюжет в "Дискосвиньях" хорош в отличие от названия, а Мерфи та еще безумная няша. Сказала блин.
Это так отсутствие Марочкиной на мне сказывается что ли...

Ну, почему с расписанием снова какая-то поебень и мы начинаем учиться без официального собрания, без разделения на группы и вообще без понятия куда и на что нам идти х)) Будет, блин, бедное стадо баранов мыкаться с утра.
зСудя по всему, раз меня распределили в том году в 102 группу, значит в понедельник у меня аж 4 пары, начиная с практики по предмету, который мы только начнем изучать. Блеск вообще.

Сон в летнюю ночь. Автор Kusabi Nora.

Тихо скрипела ветка, натыкаясь на преграду оконного стекла. Эту вишни давно следовало бы остричь, или уж совсем спилить, ведь ягод она не давала третий год. И не цвела, ее украшали лишь бурная листва да пару куцых, так и не распустившихся, бутонов. Ее длинные лапы тонко стучали в окно, не просясь внутрь, они просто стучали из-за вечных ветров этого маленького города на самом краю земли. Но в ту ночь Джесси разбудил не этот звук, а другой тихий и привычный. Она лежала в постели, по обыкновению свернувшись калачиком и обнимая исхудавшего от долгой жизни зайца. Синего, набитого дешевым синтепоном, который за долгие годы изрядно свалялся. Она спала в одном нижнем белье под тонким мягким одеялом. От этого было непривычно тревожно, поэтому она притворялась спящей, застыв на одном месте. Но это было скорее неестественно, ведь во сне она всегда сильно ворочалась. Вспомнив об этой своей особенности, Джесси сонно потянулась, и почувствовала натяжение одеяла: неудобный кокон, сотворенный из прижатого ею к груди угла одеяла и его тела, находившегося поверх него. Джесси вздохнула чуть облегченно, чуть неловко, боясь разбудить его, того, кто сейчас тихо сопел ей в шею тепло и нежно.
читать дальшеСколько она его помнила, он всегда был хрупким, чуть угловатым и невысоким. Он перерос ее лишь к 17 годам, и то лишь на несколько сантиметров. Ей к тому времени исполнилось уже 24.
Он появился в ее жизни в результате нового брака матери с неким бизнесменом, храбрецом, революционером, чья жена скончалась в ирландской тюрьме, отбывая его грехи. Джек Макказус приехал начинать в Америке новую счастливую жизнь, да только не сложилось: то ли от того, что имелся балласт в виде пятнадцатилетнего сына, то ли от того, что женщина ему попалась красивая, холодная и яростная, такая, что с легкостью крутила веревки из некогда невыносимого тирана. Теми же чертами обладала и ее дочь Джессика, двадцати двух лет, которая не собиралась терпеть внезапно появившегося отчима, и с радостью его изводила. Вот только не хватало у нее запала также нежно ненавидеть новообретенного брата, смотрящего на мир пронзительными голубыми глазами, ярче которых она в жизни не встречала.
Жизнь Виктора, чье имя снова и снова напоминало о русской душе погибшей матери и сгинувшей, к счастью его отца, жены, нельзя было назвать даже сносной. Отец не забывал срывать на нем злость от новых скандалов в новой же семье, мачеха - выказать долю ненависти за прошлое мужа, а Джесси старалась и вовсе его не замечать, да только плохо это удавалось. Вику, Викки, как издевательски величал его отец, вечно удавалось оказаться не в том месте, не в то время: на улице в разгар дождя, после чего он долго и вдумчиво болел, не раздражая разве что обои; на кухне во время очередной ссоры молодоженов, когда тарелка по иронии судьбы врезалась не в голову заслужившего ее Джека, а в многострадальное лицо его сына, итак не слишком красивого.
Джесси не могла не удивляться, как этот мальчик за свою столь недолгую жизнь смог заработать столько шрамов на теле и столько потаенной боли в глазах. Хотя, ненужный, никем не любимый ребенок, лишенный заботы и ласки... Чему было удивляться. Поэтому-то она и не могла его ни ненавидеть, ни не замечать. Лишний раз оглянуться, лишний раз напомнить, лишний раз помочь - это быстро вошло в привычку.
Она была уверена, пройдет немного времени и он начнет ее раздражать, но этого все не происходило, наоборот его неуклюжесть вызывала лишь умиление и желание защитить. Наверное, чтобы чаще видеть его улыбку, преображавшую резкие черты лица и делавшую его почти красивым.
Тихо дыша, старательно всматриваясь в окно, в котором то и дело мелькала ветка, Джесси воспроизводила в памяти его черты, так четко, как только могла, силясь не упустить ни одной, чтобы не поворачиваться, снова пытаясь разглядеть в темноте его лицо.
У них была немалая разница в возрасте, целых семь лет, она не приспособлена для дружбы, а столь позднее знакомство не способствовало возникновению родственных уз. У них не было общих интересов - она готовилась окончить первую ступень высшей школы и стать бакалавром журналистики, а он лишь только поступил в старшую. И характеры их были диаметрально противоположными, ну, как могли сосуществовать вместе сильная и высокомерная девушка - звезда курса - и забитый слабохарактерный мальчишка - одиночка? Они были друг для друга никем. Даже не знакомыми, ведь знакомство - акт добровольный. Не было меж ними связи, но почему-то каждый его синяк или рана, добытые в школе или дома, так сильно ее злили? Настолько сильно, что подвигами на немыслимые поступки.
Джессика была девушкой не робкого десятка, не зная ни способов атаки или обороны, не занимаясь каким-либо видом спорта, она всегда ставила на свою силу и злость, неистовость, что возникала при опасности для жизни. Она всегда знала, что в случае необходимости сможет убить, будет бороться до последнего вздоха, пусть даже не выжив, постарается нанести максимальный урон врагу. Это знание укоренилось глубоко и постоянно было при ней. Оно и взыграло, когда однажды, вернувшись домой из университета, она обнаружила там только двоих людей: возлюбленного отчима и отчаянно пытающегося защититься Вика. Джек не был пьян, он не употреблял наркотиков - он просто был зверем, которого могла усмирить лишь одна женщина, чей зверь был больше и зубастей. Но ее дома не было. Была лишь Джесс и боль прямо по коридору.
Снова ветка по стеклу, как кукушка, было бы что отмерять. Лежа в тепле и уюте, Джесси вспоминала тот "страшный", как именовали его мать, день, который все изменил. Тогда мозг, отточенный силой, быстро нашел наиболее удобное средство для причинения боли, вызыванию крови. Всего лишь зонтик с его острым кончиком, длинными спицами и тяжелой ручкой. Неспешно, как бы примерять, Джесс подошла к кухне, где и должна была развернуться трагедия, давай отчиму возможность ее увидеть, себе возможность давая рассмотреть его покрасневшее от ярости лицо и лишь мельком бледные руки Вика пытающихся укрыть голову от сыплющихся ударов. Она не слышала слов Джека, лишь свое дикое рычание и звук жестких ударов по чужой пустой голове, он опешил, не ожидая нападения и почти не защищался, лишь бездумно махал руками, все больше выворачивая наружу острые колья сломанных спиц. Джессика не скупилась на удары, в неистовстве нанося их куда придется, пока Джек, наконец, не упал, пока спицы не обагрились кровью. Лишь после этого она дернула брата за руку, уходя подальше от этих события, уводя его к себе в комнату. Заперев дверь, она не стала звонить ни в скорую, ни в полицию, она позвонила матери, доверив ей разбираться со всем на свете. Мир Джессики же свелся до этой комнаты, до израненных рук Виктора в ее руках, до его головы у нее на плече. Тогда она впервые назвала его братом, тем самым приблизив его себе еще чуть-чуть...
После этого инцидента, их подобие семьи не распалось: отчим получил пару швов, больничный и море нежных обещаний Джессики, которые она была готова в любой момент исполнить. Мать была не против.
Ветка. Что больше мешает заснуть - ветка или ощущение его тонких рук на плечах, его дыхание, ощущение рядом его субтильной тушки, явно мерзнувшей без защиты одеяла.
Со временем они стали семьей, нет, не стандартной "мать, отец, дети", а просто семьей, состоящей из сестры, которая не сестра, и брата, который вовсе не брат. Но ощущение семьи и связанности, как это ни парадоксально, было. Не быстро, но они начали проводить все больше времени вместе. Наступили счастливые дни без напряжения и обязательств - простая человеческая жизнь. Но не обходилось и без тайн и секретов, которые так легко читались, нет, не в глазах, его глаза были подобны северным льдинкам, на лице, в поведении, в том, как мягко ласкала помада его губы.
Тишина, но вновь не спится, ветер стих и без стука веток о стекло стало совсем уж одиноко. Значит, виноват все-таки он. Вернее невозможность перевернуться, вытянуться, разлечься вдоволь, чтобы не потревожить его чуткий сон. Он всегда плохо спал, его мучили кошмары, не поддающиеся даже силам тяжелого снотворного, коим пичкала его мама, мама Джесси, его мачеха.
Когда он вот так пришел к ней впервые? Уже давно и случайно. Глупо. Он пришел подбросить помаду, которую Джессика накануне долго и нервно искала, потому что любимая. Почему он пришел ночью, ведь было столько способов скрыть это маленькое преступление, ведь у Джесс, как и у любой девушки, была привычка разбрасывать вещи по всему дому. Мотивы были очевидны, наверное, даже для него. Маленький маневр позволивший бы либо открыться, либо забыться. Но Джесс спала, несмотря на все посторонние звуки и продолжительную возню, ведь она та еще соня. И лишь аккуратные прикосновения позволили ей проснуться, при этом развернуться и чуть не упасть с кровати, увидев перед собой знакомое кошачье лицо с полубезумными, несомненно, из-за игры света фонаря, глазами. Родными и знакомыми...
Джесс чуть хихикнула, вспоминая эту историю - его испуг, которые был в разы больше чем у нее, но быстро зажала рот рукой, не давай вырваться ни звуку в этой мертвенно тишине.
С тех пор он стал приходить, но редко, и сон в те ночи уступал длинным разговорам обо всем, уже без секретов и недопонимания . После одной из таких ночей, Джессика по дороге из института купила новое платье светлое с мелким цветочный рисунком много более консервативное, нежели предпочитала она и на два размера меньше. Она несла свою ношу с тревогой в сердце и диссонансом в душе, но с твердой уверенностью в правильности своих действий. Она убедилась в этом, едва взглянув в его лицо после получения подарка. Пожалуй, он никогда не был так счастлив. Тогда у Джессики появилась еще и сестра, не менее любимая.
Благодаря своей хрупкости и не слишком высокому росту он итак больше напоминал девочку, а уж когда волосы спустились чуть ниже ушей сходство стало поразительным. С первого взгляда и не распознаешь. Теперь все было как надо. И они стали часто уезжали подальше, в другие районы в нескольких часах езды, где могли свободно быть сестрами, где его никто бы не смог узнать.
Они росли, ему было рукой подать до совершеннолетия, ей до окончания университета, места путешествий становились все разнообразнее и специфичнее. Все чаще Джессика хотелось оставаться дома, а Викки все чаще оставался с ней. Да и на прогулках никогда его внимание не переключилось на другие объекты. Тогда он боялся оставаться один.
Начинает светать, а глаза все открыты, не в силах закрыть вновь, но завтра выходной и это не так страшно. Хотя, когда ей последний раз становилось страшно? Уже давно, когда привычное мироощущение дало сбой, когда знание психологии не смогли дать нужного уровня для понимания его слов. Когда оказалось, что она много более труслива, чем он.
Было сложно, сложно услышать абсолютно абсурдные слова меж болтовней о новинка кинопроката, инородные в этой мирной обстановке. Убивающе честные, режуще искренние, ярко выраженные слова куцего признания в отнюдь не братски-сестринской любви.
Вздох и снова взгляд в прегражденное стеклом серое небо. Как так могло сложиться с этой жизнью, с этой связью, с этой разницей аж в семь лет. Это было столь безумно, сколь... Интересно, но никак не желанно. Почему-то на ум не приходили мягкие и толерантные слова, лишь жесткие и одинокие, такие кривые, что они были не способны выразить искренние чувства. Слова удивления, такие обидные для такого любимого ранимого существа. Маленького котенка, запутавшегося в итак сложном клубке жизни. Эти слова были предательством дружбы, родства и близкой связи между ними.
- Ты мой брат, как я могу любить тебя? * Мы не кровные родственники, ты же помнишь.
- Да но, черт, ты сам еще не определился кто ты! * Но я просто люблю тебя, разве для этого все остальное важно?
- Ты думаешь я могу полюбить ребенка, который не знает девочка он или мальчик, у которого каша в голове! Прекрати говорить глупости. Все.
Что тогда говорило внутри, предрассудки, консерватизм, ограниченность? Она не знала. Но и разобраться в этом не могла, какие бы чувства ей не принадлежали. Легче было сказать "глупость", отстраниться и забыться. "Подумать о себе" - решила Джессика тогда, и почти перестала общаться с братом. Было так много и других дел.
Уже утро, от ночной непогоды не осталось и следа. Солнце робкими лучами уже заглядывает в окно, а птицы начинаю мерзопакостную перекличку. Но Джессика не двигается, наслаждаясь последними минутами спокойствия и тепла. Не открывая глаз, она поворачивается, чтобы столкнуться с ним лицом к лицу и снова рассмотреть все любимые черты самого любимого человека. Улыбаясь, она открывает глаза и встречает привычную пустоту.
Совсем скоро пора будет вставать и начинать новый день. Такой же новый, как тот, когда пропал Вик, как тот, когда в овраге за городом нашли его изуродованное тело, как тот, когда в морге Джессика в последний раз увидела родного человека, но запомнилось почему-то лишь то несуразное платье, испачканное кровью и грязью.
Новый день. Очередной день, когда она продолжает жить в доме, где все напоминает о былом, а он гнить в могиле на окраине кладбища без названия. Но пока утро еще не вошло в свои права, и Джесси может снова закрыть глаза и вжаться в подушку, но больше никогда не почувствовать его робких объятий.

запись создана: 15.05.2013 в 23:43