Мудрая коррумпированная птица - самочка Джигурды <3
Глава 35.
Огонь в душе потухнет скоро.
читать дальшеВсё замешено на крови… Абсолютно… Можно сказать, что весь мир стоит на крови, человечьей ли, вампирской, метузелльей. С вершины прожитых веков мне смешно смотреть на людей, таких слабых и глупых, ищущих причину мирозданья посредством наук, роясь в прошлом, желая заглянуть в будущее, а ведь было бы достаточно всего лишь обратиться к себе, к своей сути, своей крови, хранящей память предков, чтобы узнать всю желанную информацию. О, если бы они могли читать её также, как это делаем мы – легко и непринуждённо, глядя в призму времён. В ней кроется память – каждая мелочь, каждая деталь, что видел и проживал её носитель, нужно лишь прочесть. Увы, и я научилась этому слишком поздно, потеряв столько времени, упустив столько возможностей, а всё могло сложиться иначе, но это опыт, иначе не могло быть. Меня выручает память, верно хранящая каждый момент жизни и старой, и новой: каждую чёрточку Его глаз и запах Его крови, прочитав которую, я узнала о нём так много, синеву, едва заметную, кожи моего первого гуля и даже, теперь такой далёкий, казалось уже давно забытый, вкус свежего хлеба. Я не дружу с хронологией, быть может потому, что уж давно не дружу с головой, но лелею каждый клочок, ныне обесценившийся и бесценный, потому что так я могу жить дальше, жаждая уж ежедневно свежей крови, нового осколка души, плавающего мелким невидимым паразитом в красной соединительной ткани жертвы.
***
Несколько новых строчек в уже столь давно созданном word’овском документе. Он давно стал её новой жизнью, единственным, что привлекало и интересовало. Как она жила? Чего ждала? Она и сама не знала. Жила, потому что верила Ему, некогда убедившему в ценности этой не-до-жизни, жила, потому что боялась умирать. Жизнь затворницы, скромной писательницы, чьи романы притягивали лишь странных тёмных личностей, как правило, садистов и убийц, её вполне устраивала. Века скитаний и семёрки лет каждого нового цикла, она всегда заканчивала и начинала здесь, каждые семь лет возвращаясь в место, где всё умерло и родилось в центр Османской империи, а до того Византии, в величественный Константинополь ныне зовущийся Стамбулом. Иногда ей хотелось остаться здесь навсегда, но метузеллы не могут жить в одном месте дольше нескольких лет, а уж в городе… Они скитальцы, а Эстер более всех.
Вдохновение – штука сложная и женщина зло шёлкает крышкой нетбука, будто лишь он во всём виноват, и возвращается к сбитой кровать и мужчине, клубком свернувшемся под лёгким покрывалом. Он дышит, тихо, по привычке, ведь метузеллам воздух вовсе не важен, но дышит, притворяясь живым, а Эстер усаживается ближе к нему и привлекает внимание лёгким прикосновением к светло-русым волосам. Он совсем не в её вкусе: слишком массивный и резкий, совершенно не грациозный, хоть и совсем уже не юный, но светловолосый и голубоглазый, а ещё сильный, как и его хозяин. Носители драгоценной крови – самые сильные из метузеллов, самые сладкие и опьяняющие, дарующие столь долгое удовлетворение одинокой путнице. Увы, их не так уж и много, но Топазовых, детей, чьи глаза подобны голубой разновидности этого камня, больше всего, ибо их отец желал распространить свой вид по всей земле, всё ещё жаждая отмщения.
Мужчина с красивым именем Никэ поднимает глаза на Эстер, глаза мутные, почти мёртвые, и видит, как она улыбается, скаля острые белые зубки, меж которыми остались крохотные частички чёрного мяса. Женщина склоняется и целует сегодняшнего возлюбленного в нос нежно и слишком интимно, скользит губами по мраморной щеке, приближаясь к шее. Её стараниями рана уже не кровоточила, схватившись тонкой плёнкой над разорванным мясом. Пухлые губы, скользя, обводят края раны, обхватившей почти всю шею крупного мужчины, предельно мягко, растягивая удовольствие, горячий язык касается подсохшей ниточки, бывшей некогда веной, вырванной цепкими зубами женщины-зверя, подёргивает и отпускает, возвращаясь к кромке раны, переходя на целую ещё кожу. Игра длится долго, выматывающе, и, наконец, зубы, прихватывая край, срывают образовавшуюся плёнку с глубокой раны, вызывая всхлип боли у Топазового. Теперь губы женщины окрашены фиолетовой кровью, которую она медленно и с наслаждением слизывает, через секунду с животной яростью вгрызаясь в рану под аккомпанемент истошных криков мужчины. Но это неважно, ей быть здесь не более суток, ему и того меньше, пусть покричит в первый и последний раз в жизни этот высокомерный метузелл. Через долгие минуты она добирается до позвоночника, он всё ещё кричит, а женщина крепкими зубами уж дробит жизненно важную кость, отделяя голову от тела. Последний почти поросячий взвизг и тишина, опустившаяся на гостиничный номер.
Эстер утирает кровь лёгким шёлковым покрывалом, при соприкосновении с которым тёмная субстанция превращается в острые жесткие комочки, и смотрит на мёртвого метузелла, чьи глаза потемнели и ссохлись. Она наблюдала, как кожа и плоть, претерпевая моментное гниение, высыхают и опускаются пеплом вокруг светлеющих костей. Они умирают долго и одновременно так быстро: десять минут и от тела остался лишь тяжелый ледяной скелет, по которому бегут быстрые лёгкие пальцы, поглаживая, забирая последнее тепло. Она подбирается к позвоночнику, к шейному позвонку, на котором следы её зубов: лёгкое усилие и позвонок с тихим каменным хрустом отламывается, оставаясь в её руке. Позвонок из кристально чистого голубого топаза.
***
Огонь разгорался и шипел, облизывая толстые белые свечи, одну, вторую, уж десяток свечей, занявших своё место тяжёлом подсвечнике, рассчитанном на дюжину постояльцев. Мы хорошо видим в темноте, однако не настолько, чтобы разобрать мелкий витиеватый почерк древнего давно почившего монаха, который писал, к сожалению, на редкость дрянными чернилами, что ныне почти выцвели, посему света от камина не хватало. Вернувшись к столу, я как можно более аккуратно установила свою ношу поближе к книгам, рассчитав пространство так, чтобы обильно чадящие и плачущие свечи не испортили рукописных творений. К своему стыду, должна признать, что не уверена, что в тот момент меня увлекало больше: на редкость занятная книга, малопонятным языком излагавшая истории о разнообразнейшей нечисти, или странные, впервые мной увиденные желтые цилиндры, дарующие свет и зовущиеся таким красивым именем «свеча», которые принесла вернувшаяся после внезапного вызова Изабель Катерина. Они давали безопасный для рукописей свет, в отличие от повсеместно распространённых факелов, хоть и менее яркий, однако для меня они представали истинным чудом. Разбирать крючковатую писанину стало проще, и я смогла увлечься чтением. Автор описывал ведьм, неких упырей и, что я посчитала самым главным, вампиров, о которых я и намерилась читать прежде всего. Увы, информация меня разочаровала: помимо того, что я уже знала, монах упомянул лишь о злокозненном их характер, да о ядовитых зубах, способных за единый укус превратить человека в кровопийцу. Сколько бы я не искала информации о метузеллах, о нас не было ни строчки, столь замкнутый жизни мы вели, а, быть может, причина была в том, что мы не являлись врагами человека, поэтому люди могли и не интересоваться нашей породой.
С недовольным вздохом и затаённой злобой я захлопнула книгу, уложив на дорогую кожу обложки свою тяжёлую голову.
- Что не так? – раздался звонкий голос над ухом, заставивший меня малодушно вздрогнуть. Вздохнув ещё раз, теперь из-за бессовестной Катерины, я грустно проговорила:
- Ничего интересного.
- Я же говорила, что в книгах ничего интересного не найти…
Подавив третий горестный вздох, я развернулась к Чароитовой:
- А где тогда найти?
- Вокруг. Из разговоров и вопросов, - мягко улыбнулась девушка, которой надоела длившаяся больше часа тишина.
Её ответ имел резон, поэтому я собралась с мыслями и, начав издали, принялась говорить:
- Я надеялась найти какую-нибудь информацию о нас, но лишь уверилась в правоте Валентина насчёт того, что в книгах о метузеллах не пишут.
- И в правду. Всё можно узнать лишь от сородичей, в первую очередь от хозяина, но Он изменился, стал неразговорчивым, а мне рассказывал многое, в основном первоистории, ведь Он был участником тех далёких событий…
- Что с ним случилось? – чуть слишком резко перебила я её, однако слишком сильно волновало меня расхождение меж тем Валентином, что помнили Изабель и Катерина и тем, что представал передо мной.
Она умолкла и покачала головой, выражая незнание или же нежелание отвечать. Настаивать было бессмысленно, поэтому я задала другой вопрос, желая подтолкнуть разговор к другому руслу.
- Расскажи мне что-нибудь?
Спокойная и совершенно человеческая улыбка стала мне ответом.
Огонь в душе потухнет скоро.
читать дальшеВсё замешено на крови… Абсолютно… Можно сказать, что весь мир стоит на крови, человечьей ли, вампирской, метузелльей. С вершины прожитых веков мне смешно смотреть на людей, таких слабых и глупых, ищущих причину мирозданья посредством наук, роясь в прошлом, желая заглянуть в будущее, а ведь было бы достаточно всего лишь обратиться к себе, к своей сути, своей крови, хранящей память предков, чтобы узнать всю желанную информацию. О, если бы они могли читать её также, как это делаем мы – легко и непринуждённо, глядя в призму времён. В ней кроется память – каждая мелочь, каждая деталь, что видел и проживал её носитель, нужно лишь прочесть. Увы, и я научилась этому слишком поздно, потеряв столько времени, упустив столько возможностей, а всё могло сложиться иначе, но это опыт, иначе не могло быть. Меня выручает память, верно хранящая каждый момент жизни и старой, и новой: каждую чёрточку Его глаз и запах Его крови, прочитав которую, я узнала о нём так много, синеву, едва заметную, кожи моего первого гуля и даже, теперь такой далёкий, казалось уже давно забытый, вкус свежего хлеба. Я не дружу с хронологией, быть может потому, что уж давно не дружу с головой, но лелею каждый клочок, ныне обесценившийся и бесценный, потому что так я могу жить дальше, жаждая уж ежедневно свежей крови, нового осколка души, плавающего мелким невидимым паразитом в красной соединительной ткани жертвы.
***
Несколько новых строчек в уже столь давно созданном word’овском документе. Он давно стал её новой жизнью, единственным, что привлекало и интересовало. Как она жила? Чего ждала? Она и сама не знала. Жила, потому что верила Ему, некогда убедившему в ценности этой не-до-жизни, жила, потому что боялась умирать. Жизнь затворницы, скромной писательницы, чьи романы притягивали лишь странных тёмных личностей, как правило, садистов и убийц, её вполне устраивала. Века скитаний и семёрки лет каждого нового цикла, она всегда заканчивала и начинала здесь, каждые семь лет возвращаясь в место, где всё умерло и родилось в центр Османской империи, а до того Византии, в величественный Константинополь ныне зовущийся Стамбулом. Иногда ей хотелось остаться здесь навсегда, но метузеллы не могут жить в одном месте дольше нескольких лет, а уж в городе… Они скитальцы, а Эстер более всех.
Вдохновение – штука сложная и женщина зло шёлкает крышкой нетбука, будто лишь он во всём виноват, и возвращается к сбитой кровать и мужчине, клубком свернувшемся под лёгким покрывалом. Он дышит, тихо, по привычке, ведь метузеллам воздух вовсе не важен, но дышит, притворяясь живым, а Эстер усаживается ближе к нему и привлекает внимание лёгким прикосновением к светло-русым волосам. Он совсем не в её вкусе: слишком массивный и резкий, совершенно не грациозный, хоть и совсем уже не юный, но светловолосый и голубоглазый, а ещё сильный, как и его хозяин. Носители драгоценной крови – самые сильные из метузеллов, самые сладкие и опьяняющие, дарующие столь долгое удовлетворение одинокой путнице. Увы, их не так уж и много, но Топазовых, детей, чьи глаза подобны голубой разновидности этого камня, больше всего, ибо их отец желал распространить свой вид по всей земле, всё ещё жаждая отмщения.
Мужчина с красивым именем Никэ поднимает глаза на Эстер, глаза мутные, почти мёртвые, и видит, как она улыбается, скаля острые белые зубки, меж которыми остались крохотные частички чёрного мяса. Женщина склоняется и целует сегодняшнего возлюбленного в нос нежно и слишком интимно, скользит губами по мраморной щеке, приближаясь к шее. Её стараниями рана уже не кровоточила, схватившись тонкой плёнкой над разорванным мясом. Пухлые губы, скользя, обводят края раны, обхватившей почти всю шею крупного мужчины, предельно мягко, растягивая удовольствие, горячий язык касается подсохшей ниточки, бывшей некогда веной, вырванной цепкими зубами женщины-зверя, подёргивает и отпускает, возвращаясь к кромке раны, переходя на целую ещё кожу. Игра длится долго, выматывающе, и, наконец, зубы, прихватывая край, срывают образовавшуюся плёнку с глубокой раны, вызывая всхлип боли у Топазового. Теперь губы женщины окрашены фиолетовой кровью, которую она медленно и с наслаждением слизывает, через секунду с животной яростью вгрызаясь в рану под аккомпанемент истошных криков мужчины. Но это неважно, ей быть здесь не более суток, ему и того меньше, пусть покричит в первый и последний раз в жизни этот высокомерный метузелл. Через долгие минуты она добирается до позвоночника, он всё ещё кричит, а женщина крепкими зубами уж дробит жизненно важную кость, отделяя голову от тела. Последний почти поросячий взвизг и тишина, опустившаяся на гостиничный номер.
Эстер утирает кровь лёгким шёлковым покрывалом, при соприкосновении с которым тёмная субстанция превращается в острые жесткие комочки, и смотрит на мёртвого метузелла, чьи глаза потемнели и ссохлись. Она наблюдала, как кожа и плоть, претерпевая моментное гниение, высыхают и опускаются пеплом вокруг светлеющих костей. Они умирают долго и одновременно так быстро: десять минут и от тела остался лишь тяжелый ледяной скелет, по которому бегут быстрые лёгкие пальцы, поглаживая, забирая последнее тепло. Она подбирается к позвоночнику, к шейному позвонку, на котором следы её зубов: лёгкое усилие и позвонок с тихим каменным хрустом отламывается, оставаясь в её руке. Позвонок из кристально чистого голубого топаза.
***
Огонь разгорался и шипел, облизывая толстые белые свечи, одну, вторую, уж десяток свечей, занявших своё место тяжёлом подсвечнике, рассчитанном на дюжину постояльцев. Мы хорошо видим в темноте, однако не настолько, чтобы разобрать мелкий витиеватый почерк древнего давно почившего монаха, который писал, к сожалению, на редкость дрянными чернилами, что ныне почти выцвели, посему света от камина не хватало. Вернувшись к столу, я как можно более аккуратно установила свою ношу поближе к книгам, рассчитав пространство так, чтобы обильно чадящие и плачущие свечи не испортили рукописных творений. К своему стыду, должна признать, что не уверена, что в тот момент меня увлекало больше: на редкость занятная книга, малопонятным языком излагавшая истории о разнообразнейшей нечисти, или странные, впервые мной увиденные желтые цилиндры, дарующие свет и зовущиеся таким красивым именем «свеча», которые принесла вернувшаяся после внезапного вызова Изабель Катерина. Они давали безопасный для рукописей свет, в отличие от повсеместно распространённых факелов, хоть и менее яркий, однако для меня они представали истинным чудом. Разбирать крючковатую писанину стало проще, и я смогла увлечься чтением. Автор описывал ведьм, неких упырей и, что я посчитала самым главным, вампиров, о которых я и намерилась читать прежде всего. Увы, информация меня разочаровала: помимо того, что я уже знала, монах упомянул лишь о злокозненном их характер, да о ядовитых зубах, способных за единый укус превратить человека в кровопийцу. Сколько бы я не искала информации о метузеллах, о нас не было ни строчки, столь замкнутый жизни мы вели, а, быть может, причина была в том, что мы не являлись врагами человека, поэтому люди могли и не интересоваться нашей породой.
С недовольным вздохом и затаённой злобой я захлопнула книгу, уложив на дорогую кожу обложки свою тяжёлую голову.
- Что не так? – раздался звонкий голос над ухом, заставивший меня малодушно вздрогнуть. Вздохнув ещё раз, теперь из-за бессовестной Катерины, я грустно проговорила:
- Ничего интересного.
- Я же говорила, что в книгах ничего интересного не найти…
Подавив третий горестный вздох, я развернулась к Чароитовой:
- А где тогда найти?
- Вокруг. Из разговоров и вопросов, - мягко улыбнулась девушка, которой надоела длившаяся больше часа тишина.
Её ответ имел резон, поэтому я собралась с мыслями и, начав издали, принялась говорить:
- Я надеялась найти какую-нибудь информацию о нас, но лишь уверилась в правоте Валентина насчёт того, что в книгах о метузеллах не пишут.
- И в правду. Всё можно узнать лишь от сородичей, в первую очередь от хозяина, но Он изменился, стал неразговорчивым, а мне рассказывал многое, в основном первоистории, ведь Он был участником тех далёких событий…
- Что с ним случилось? – чуть слишком резко перебила я её, однако слишком сильно волновало меня расхождение меж тем Валентином, что помнили Изабель и Катерина и тем, что представал передо мной.
Она умолкла и покачала головой, выражая незнание или же нежелание отвечать. Настаивать было бессмысленно, поэтому я задала другой вопрос, желая подтолкнуть разговор к другому руслу.
- Расскажи мне что-нибудь?
Спокойная и совершенно человеческая улыбка стала мне ответом.
@темы: <3, Мемуары Метузелла
Что не так? – раздался звонкий голос над ухом, заставивший меня малодушно вздрогнуть. Вздохнув ещё раз, теперь из-за бессовестной Катерины, я грустно проговорила:
- Ничего интересного.
- Я же говорила, что в книгах ничего интересного не найти…
Подавив третий горестный вздох, я развернулась к Чароитовой:
- А где тогда найти?
- Вокруг. Из разговоров и вопросов,
По видимому, так бывает не только у вампиров. Люди что создают генеалогическое дерево поступают так же. ) Так что весьма и весьма обдуманно. ))
Эстер хотела, чтобы эту информацию ей предоставил надёжный источник, тогда как Катерину она надёжной не считала... Однако эта девочка далеко не так проста, как не прост и Властимир, избравший её своей наследницей) Пожалуй, Катерина - единственное существо, которого Эстер будет бояться на протяжении всей жизни.
читать дальше .
блондинчикомНикэ расправились, однакоКатерина жутенькая, натурально, прямо марку держит о_О
Как по мне, так от главы к главе всё интересней и интересней, да и свершившимся визуализациям я рада, потому что наконец-то четко вижу лица персонажей
Катерина жутчеет с каждой главой... Так что скоро я и от неё избавлюсь. Я очень злой )))
От главы к главе всё больше кровавственных моментов, что я очень-очень люблю, поэтому и пишется легче да чуть лучше) Знаешь, я тоже рада) Хотя бы потому, что я наконец вижу Властимира, хотя долго не могла подобрать под него актёра. Хотя с Александритовым (Фрейзером) у меня некоторый конфуз, о котором я только вчера вспомнила, и смех и грех
Вот и меня тоже, и я не перестаю усиленно думать, ну кого бы под его дивный брутальный и вместе с тем милый образ сочинить, а?!)))
Я очень злой )))
Вот тут поддерживаю, она меня пугает о_О
Сложно мне представить слеш с Беттани и Фрейзером %)
Зашибись, я теперь стану воображать возможный слэш с Сажеруком и Мортимером, потому как их тандем - прямая ассоциация с этими ролями
значится надо придумать и срочно, ну, хоть кого-нибудь, ибо достоин нящка)
Вот тут поддерживаю, она меня пугает о_О
О, а как милейшую Эстер она в следующей главе напугает... Видишь ли, Катерина в некотором роде эксперимент, который не нужно было проводить и следствие которого получился дурной неуравновешенный и очень сильный метузелл.
Отлично, значит, будем бояться вместе с Эстер о_о
Ну, там занудство можно сказать, навеянное скандинавской мифологией х)